Дети же участвовали в сече гораздо реже, потому-то их доспехи в основном и сохранились. Вас же не удивляет, что в наше время есть противогазы для детей? Представляю, какие дикие заголовки могут появиться в желтой прессе лет через пятьсот, раскопай люди будущего подобный склад: «Раскрыта тайна века: Россию населяли микроцефалы»!
Так что есть здесь люди помельче, есть и покрупнее, этот же, с мышцами плотными, как железо, раза в два здоровее меня. Я хватаю его за руку с ножом, но мерзавец, явно наслаждаясь процессом, не торопясь, давит сверху, пока кончик ножа не оказывается в каком-то сантиметре от носа. Запястья у противника широкие и толстые, руки волосаты, как у орангутанга, и именно про такой тип лица в народе говорят: кирпича просит.
«Где же тот рыжий, почему не поможет? – мелькает паническая мысль, но тут же я понимаю: – Ушел, оставил меня одного. В этом мире каждый сам за себя».
Хрипя от натуги, я выворачиваю голову, но нож опускается еще ниже, кончик лезвия почти царапает щеку.
– Ну, вот и все, – чуть ли не с нежностью шипит разбойник. – Ты – покойник!
Странно хрюкнув, он отчего-то замирает, изо рта бежит тонкая струйка крови. Я с усилием отваливаю труп в сторону. Надо мной, протянув руку, стоит рыжеволосый рыцарь.
– Пора уходить, – просто говорит он. – Палач сбежал, я так и не смог его догнать. Если не поторопимся, повиснешь на пыточном столбе рядом со мной. Но сначала мы должны вернуть перстень. Не вернем, так мне лучше остаться здесь.
Я с трудом поднимаюсь, кое-как отряхиваю одежду.
– Ты что, сумасшедший? – холодно интересуюсь я. – Тебя, когда в плен брали, чем по голове били: дубиной или просто поленом?
– Ты не понял. – Рыжеволосый смотрит строго, в глазах ни тени улыбки. – Это перстень кузена дофина. Стоит показать любому барону – примут как самого дорогого гостя. Иметь его – значит, что ты представляешь самого герцога, ясно?
– Удостоверение-вездеход, – бормочу я, опасливо озираясь. – Да, это круто, но слишком опасно. Наверняка он у Шарля, а ни один перстень не стоит моей жизни, потому лично я ухожу.
– Помоги еще раз, – просит рыцарь. – Что сам погибну – ерунда. Бесчестье – вот что невыносимо. А хуже всего, если провалится восстание. Ты видишь, ничего от тебя не скрываю. По всей Франции люди ждут только знака, если их схватят…
Знает мерзавец, на какой крючок цеплять. Я решительно качаю головой, открываю рот, чтобы попрощаться, и с изумлением слышу от себя:
– Ну хорошо, но больше – никаких трупов… без особой нужды. К резиденции главаря восставших крестьян пойдем так…
Той же ночью, лесной лагерь восставших сервов:
Лагерь мирно спит. Давно умолкли визгливые непоседы, угомонились уставшие за день родители; если и мучается бессонницей какой старик, так носа из хижины не кажет. Мой спутник бесцеремонно вытряхнул из одежды лысого разбойника, что повыше и пошире в плечах, нацепил трофейный панцирь, а голову заботливо накрыл железным шлемом. Со стороны сразу видно – вот человек, знающий толк в военном деле.
Сколько я ни смотрел исторических фильмов или кино про индейцев, так там герои обязательно долго ползли по траве, то на четвереньках, а то и попросту на животе, прежде чем добраться до нужного вигвама с пленниками или бунгало главного гада. Иногда герои, что совершенно естественно, промахивались, напоровшись на сокровищницу или на засаду. И хоть бы раз попали в гости к какой красотке! Понятно, красавиц везде недобор, но хоть в кино можно было их натыкать почаще? Засада нам ни к чему, а из всех сокровищ мира в данный момент нас волнует только герцогский перстень, который попал в лапы главаря повстанцев.
Одно меня смущает: как те герои ухитрялись проползать мимо куч навоза, в изобилии наваленных лошадьми и коровами, овцами и козами? Тут и днем иногда так вляпаешься, чуть не до пояса. Если как следует подумать, уже через пять минут подобных упражнений незваные гости должны так извозиться, что, мама, не горюй. Да от них будет с такой силой шибать навозом, что часовые учуют еще за версту!
– Прокрадемся, – поражается бывший пленник, – но зачем?
Сразу видно примитивную средневековую личность, совершенно не развитую умственно. Остро ощущая интеллектуальное превосходство, свысока роняю:
– Разумеется, чтобы нас не заметили.
– Ты полагаешь, – удивляется рыжеволосый, – что все вышедшие по нужде, возвращающиеся от чужих жен и просто влюбленные парочки, которые возятся вон в тех слева и еще тех кустах справа, будут молча смотреть, как мы с вороватым видом перебегаем от одной хижины к другой, старательно прячась в тени?
Согласен, в таком изложении предложенный мною план звучит совершенной глупостью.
– Да они мигом поднимут такой крик, что перебудят весь лагерь, – заканчивает мысль рыцарь.
– Ладно, – хмурюсь я, – а что предлагаешь ты?
– Мы не успели познакомиться. Гектор де Савез, – представляется мой спутник, поклонившись самым элегантным образом.
И впрямь, где мои хорошие манеры. Я вежливо кланяюсь, отвечаю в тон:
– Робер, третий сын благородного рыцаря Антуана де Могуле.
– Позвольте узнать, любезный друг, что вы делаете в этом разбойничьем вертепе? – любопытствует Гектор.
Вот уж дали имечко, очевидно, папаша зачитывался стариком Гомером. Хорошо, хоть не назвали каким-нибудь Патроклом или Пелеем. И откуда, скажите на милость, у наших родителей берется стремление отыграться на собственных детях за то, что, по их мнению, им самим недодала судьба? Сами, обладая именами простыми и разумными, детей они называют так, что тем только и остается, что сбежать из родного города и податься в пираты!