Подходящий случай подворачивается днем, при переправе через стремительную местную речку. Она не особенно и широка, метров около пятидесяти, но моста поблизости нет, мы переправляемся вброд. Де Грие, не умеющий плавать, очень боится утонуть, а потому снимает панцирь, аккуратно укладывая на запасную лошадь. Над ним уже устали подшучивать, решили: пусть себе чудит. Больше в отряде так никто не поступает, ведь если с той стороны реки засада, то под градом стремительных стрел ты уже не успеешь надеть броню.
Во время переправы я держусь рядом с предателем и, выбрав подходящий момент, коротко, без замаха, бью его стилетом в левую почку. Тут важна не столько сила удара, сколько точность. Лейтенант на мгновенье задыхается от чудовищной боли, лицо стремительно бледнеет, выпустив поводья, он кулем валится с лошади. Быстрое течение мигом подхватывает корчащееся от боли тело, играючи уносит вдаль. Плюнув в ледяную воду, я пришпориваю своего жеребца с самым независимым видом.
Пропажа обнаруживается лишь через несколько минут, когда лошадь де Грие прибывает на тот берег без седока. Поднимается суматоха, организуют было поиски, но все безрезультатно. Всем ясно, что не умеющий плавать лейтенант не имеет никаких шансов выплыть из бурного потока.
Я ловлю внимательный взгляд среднего из «братьев», медленно киваю в ответ, тот сухо улыбается. Лишь через полчаса я понимаю смысл улыбки: «братья», до того относившиеся ко мне с некоторой настороженностью, наконец признали за своего. Если честно, это радует. Клод выросла под их присмотром, она уважает и любит семью де Ли, а потому мне приятно их одобрение.
Той же ночью из лагеря дезертируют сразу четверо: трое солдат и мэтр эконом. Дезертируют довольно странно: все лошади остаются на месте. Оставшиеся воины то и дело коротко переглядываются, откуда-то все уже знают, что «дезертиры» повешены в глубине леса, метрах в ста пятидесяти от стоянки. Насколько я понял из короткого объяснения младшего из «братьев», при интенсивном допросе двое несостоявшихся убийц выдали еще двоих. Тем лучше, воздух чище будет.
Предатели успели сделать свое грязное дело: первоначально отряд собирался пересечь Луару у Невера, теперь же нас загнали далеко к западу. После короткого раздумья Жак де Ли выбирает для переправы Жьен. Посланный вперед разведчик возвращается к нам с целым отрядом воинов, у каждого на груди нашит белый крест арманьяков. Жьен принадлежит французам, а потому нам вновь устраивают пышный прием. Но все эти флаги, ленты и транспаранты меркнут перед тем, как встречают нас люди на свободной территории.
Жанна принесла уставшим от бесконечной войны французам надежду, будто в душной комнате с треском распахнулось окно, а на задыхающихся узников повеяло сладким воздухом свободы.
– Победа! Победа! – скандировали обезумевшие люди. – Пророчество исполнится!
А еще через пару недель, двенадцатого февраля, мы наконец-то прибыли в резиденцию дофина Карла, замок Шинон, возведенный на вершине неприступного утеса в двадцати пяти лье к юго-западу от Тура.
Сам я не присутствовал при первой встрече Карла Валуа со сводной сестрой, но многие вполне достойные люди во всех деталях описали то памятное событие. Отмечу одно: ни один из присутствующих не усомнился в Жанне. По совету многоопытной тещи дофина, вдовствующей королевы Иоланты Арагонской, на родину Жанны, в деревню Домреми, была отправлена целая делегация из достойных монахов и священников. Святые отцы должны вынести вердикт: а не имеется ли порочащих сведений о девушке по месту жительства?
Одновременно с той экспедицией Королевский совет и архиепископ Шартрский Рено провели собственное расследование: в самом ли деле пастушка Жанна является той, за кого себя выдает? Забегая вперед, скажу, что в конце концов обе комиссии громогласно назвали Жанну доброй католичкой, что только и болеет за правое дело освобождения Франции. Настоящей причиной задержки явилась банальная неготовность французского войска к войне, но кто же осмелится заявить такое вслух? А потому заявили во всеуслышание, что дофин желает увериться, та ли это Дева, нет ли здесь какого подвоха.
На все время расследования нас поселили в небольшой замок Кудре, в пяти милях от резиденции дофина. Хозяйка замка – госпожа Стефания де Белье, жена старого обергофмейстера королевского двора, графа Рауля де Гокура. Сам граф ни в какие дела давно не вмешивался, всем заправляла нестарая еще госпожа де Белье. Причем постоянно обитавший при замке Кудре статный звонкоголосый менестрель вовсе не мешал ей строить глазки старшему из «братьев».
Ко всеобщему удивлению, каменнолицый Жак де Ли оказался вовсе не чужд понятиям галантности и даже куртуазности. Как-то вечером баварец не без приятности исполнил несколько любовных песен под лютню, на коей сам довольно ловко наигрывал.
Младший из семейства де Ли, хихикая в здоровенный кулак, шепнул мне на ухо, что в молодости дядя подумывал о карьере миннезингера – так баварцы неуклюже кличут менестрелей. Папа, покойный барон де Ли, как человек старых понятий и строгой, чуть ли не спартанской дисциплины, в то время разбил немало струнных инструментов о голову и плечи «певуна», грозился даже лишить наследства и доброго имени, но все без толку. Помогла, как ни странно, природа. Когда рост молодого Жака перевалил за два метра, а плечи раздались так, что в двери он смог протискиваться только боком, о карьере менестреля пришлось позабыть.
Как-то не ожидают добрые люди, что подобный громила может еще и петь. Их так удивляет явленное чудо, что на голос никто и внимания не обращает.